Opener or Closer
В «Ночи в тоскливом октябре», давшей идею этому марафону, раз в несколько десятилетий, когда Хэллоуин совпадает с полнолунием, проходит Большая игра, в которой участвуют две фракции: Открывающие и Закрывающие. Открывающие хотят открыть Врата и впустить в мир хтоническую хрень, а Закрывающие пытаются им в этом помешать, и пока успешно.

Архетипическая борьба света и тьмы. Те, кто пытается защитить места, где тонко и рвётся — и те, кто хочет смешать фигурки на доске. Или, как сказал Джон, прийти и плюхнуть посреди шахматной доски живую рыбу, которая бьёт хвостом и не вписывается в границы клеток. Сразу веселье, хаос, сумятица; партию продолжать невозможно. Зато автор затеи рад, что освежил обстановку.

Логично и естественно, что в большинстве сеттингов, где этот вопрос вообще имеет смысл, положительные персонажи играют на стороне Закрывающих. Предотвращают апокалипсис, защищают миропорядок, спасают людей, убивают нечисть… Душевное здоровье деятеля, желающего разрушить Тёмную башню, развязать ядерную войну или вернуть в мир Великих Древних, вызывает у нас вопросы, а вот работать в аврорате по двадцать шесть часов в сутки на дежурстве — это совершенно нормально и социально одобряемо. Потому что никто не хочет обнаружить хтоническую хрень у себя на пороге.

Но если покопаться в памяти, я помню как минимум одного автора, для которого открыть в этот мир если не Врата, то хотя бы Форточку — вполне годная идея. Это Макс Фрай, у которого буквально есть про это отдельная книжка, вольный пересказ «Пиноккио». Вот у Фрая это работает всегда наоборот: рыба посреди шахматной доски — это жест и самовыражение художника. Магия многое даёт и ничего не забирает, бояться ничего не надо, чудеса всегда прекрасны, даже если от них немного больно и кого-то съели. Вот наш аврорат такого не прощает никогда. Попробуй только кого-то съешь при нашем аврорате.

Возможно, это и должно быть общей чертой Открывающих: не тяга к разрушению порядка как таковая, а доверие к миру, которому можно только позавидовать. Что-то вроде «а давайте откроем посмотреть, а если что, то как-нибудь обойдётся».

P.S. По календарю лунных фаз в следующий раз полнолуние придётся на ночь Самайна всего через два года.

Принесу сюда следы шекспировки. Пирожки и пара художественных кусочков для сына-шиппера Вообще писать долбанный любовный роман в перерывах между матчастью к социальным игрищам и фичку про супергероев - это прям задорно.

Пирожки
так сказал епископ буду
души грешные спасать
час прошел два суицида
ну блять

там в кустах возня и крики
что же там не взять нам в толк
ах не бойтесь это просто
норфолк

вот смотрите тут мятежник
что с ним делать мой король
ой убить обнять не знаю
пусть пока что постоит

сын жениться наш не хочет
ладно к черту этот брак
все отмена СТОЙТЕ МАМА
КАК ТАК?!

БОЖИЙ СУД ПУСТЬ ВСЕ РЕШАЕТ
достаем мечи аминь
иисус ворчит достали
волю вам на кой я дал

вот дилемма очень сложно
куртуазная беда
лучше чтоб отец один был
иль два

что за звук там бой иль ссора
слышу лязгает металл
пфффф опять меч у кого-то
упал


Кусочки текста, осторожно, возможен ООС
День солнечный и теплый, что в Лондоне редкость, но солнцу, посланному господом в утешение уставшим от зимы горожанам, не высушить мокрых ног.
И не утешить матушку, когда возрыдает та, увидев, что платье у дочери от колен и ниже потяжелело от воды и глины.
— Где моя перчатка?
— У меня, — Томасу удача изменила совсем уж подлым образом, он вымок до макушки, но вода словно смыла лишнюю угрюмость, и он улыбается, убирая с лица налипшие волосы.
— Отдай, бесстыдный вор.
— Отдам, коли поцелуешь.
— Поцелую, коли на крышу часовни залезешь и Деву Марию о том попросишь.
Лишь тень от улыбки остается на его лице.
— Слова богохульницы я слышу, — говорит он, прищурившись, и его слова зажигают румянец на девичьих щеках. И в самом деле, можно ли о таком вслух, да и мыслью — и той нельзя. Но миг проходит — и вновь Томас весел: — А ты сама молись, чтобы услышала меня святая дева, ибо покуда не услышит — не спущусь.
— Да стой же ты!
Но миг упущен: этого рыцаря уже не остановить ни словом, ни мечом, ни огнем небесным. С той же лихостью, с какой выходит он навстречу противникам с оружием наперевес, мчится он к часовне, даром что пара минут до нее, старой, мрачной, и служит там глухой ворчливый старик, отец Августин.
Изабелла стоит, прикрыв рот ладонью; ее душит смех. Господи, мать моя, однажды ты узнаешь обо всем, что происходит, когда дочь твоя должна гулять с другими девицами, — о том, как утром сегодня поспорили, через ручей широкий кто сможет перескочить, и о том, что люди-то спорили, а кони взбрыкнули, — узнаешь ты и проклянешь мое недоброе имя.
— Юноша! — голосит священник, которому не вовремя вздумалось возвращаться в часовню. — Проклятый ты безумец, громы на твою голову, а ну упади предо мной и покайся немедля!!!
— Сию минуту, отче, еще только немного! — кричит ему Томас, и нет сомнений — достигнув колокольни, он немедленно спустится обратно и действительно падет на колени перед стариком и горячо попросит о прощении.
И тот его, сомнений нет так же, простит. Но пока — солнце, проклятая часовня, ругань вперемешку с ветром, и смех, который не сдержать.
Как же его не любить, Господи. Как не любить.

*

— Ты не станешь его женой. Ты станешь моей. Я вызвал его на бой. Это дело решенное.
Когда приезжай Йорк, он в ожидании встречи расхаживал по саду, хмуро разглядывая шелковистый клевер, словно тот его в чем-то посмел обмануть; Томас стоит прямо, положив руку на меч, и у него лицо того, кто уже выиграл бой.
— Думаешь ты, Йорку сил недостанет? Он силен и опытен.
— Никак ты сердцем за него? — он отступает на шаг, задрав подбородок.
— Не неси чепухи.
— Тогда меня благослови на бой, а не его, и со мной пойдешь к алтарю, — это не просьба вовсе, это словно приказ сюзерена к своему вассалу, и велика воля его, но не зря Изабелла прыгала с ним через ручьи, уж она его лицо знает — если посмеет она ему сейчас отказать, смертельно он будет обижен.
Вот упрямец же, с таким упрямством — ну как не победить.
Изабелла делает шаг к нему, на миг положив руку ему на сердце, и, сняв брошь с платья, закалывает ему на воротник.
— Благословляю, — касается щеки ладонью, — пусть воля господня свершится, Томас.

*

— Не отступлю, — горячо шепчет он ей на ухо, и в крепких руках его не шелохнуться, даже если бы и захотелось ей. — Пусть проиграл — не отступлю.
— Воля господня была такова, — шепчет она в ответ, и жжет щеки румянец. Кольцо на пальце словно ледяное. Она поднимает голову — у него темные, бездонные глаза, и лицо его наполовину скрыто в тени. — Но моя — иная.

*

Тропинка, извилистая, укрытая тенью огромных вязов, дарует прохладу. Изабелла идет, не торопясь, лицо еще влажное после того, как она умылась в ручье. Ужасно жаркое лето выдалось в Йорке.
Один изгиб, второй, вот вырос на пути гигантский валун, сотни лет здесь пролежавший. От него до поляны, где остался Эдди с нянькой, совсем немного...
— Господь милосердный, — срывается с губ.
Изабелла, сама того не замечая, прибавляет шаг. Солнце слепит, но как не узнать эту фигуру там, под сенью деревьев.
— Ваша милость, возможно, вам не стоит... — лопочет нянька, но куда там герцогу Норфолку
слушать, что ему говорят.
— Держи ровно, как мужчина, — говорит он, не понижая голоса, как обычно делают все, кому доводится оказаться рядом с хрупким еще четырехлетним Эдди. — Или силы в руках мало и не воин ты, а кукушонок немощный?
В руках у Эдди — настоящий меч, и если воткнуть этот меч в землю, Эдди не достанет до него макушкой.
Эдди смотрит на блестящее лезвие, округлив глаза, и держит рукоять двумя руками.
— Герцогиня, о, слава богу! — всплескивает руками нянька. — Я сказала герцогу, что вы не велели, но...
Изабелла невпопад машет рукой — замолчи, замолчи. Эдди так увлечен, что ее даже не замечает.
— Ну? — ровно гудит Томас у него над ухом, и Эдди, как завороженный, говорит:
— Сверкает. Красиво.
Томас моргает и, помедлив, забирает оружие из рук ребенка и досадливо удивляется:
— Да в этом разве толк? Герцогиня, рад приветствовать. Проезжал мимо, — с годами речь у него стала короче и четче, да и сам он — куда сдержаннее, и Изабелле достается только кивок и тень улыбки.
Она сама успевает только кивнуть, все еще сбитая с толку произошедшим, когда Томас, убрав за пояс меч и коротко и быстро откланявшись, удаляется.
— Мам? — Эдди берет ее за руку и смотрит вслед Томасу большими глазами. — Это кто был?
— Это, — Изабелла делает вдох и медленный выдох, — герцог Норфолк. Достойный человек и прекрасный рыцарь.

Открытая тренировка "Вынь руки из жопы"!
Смотрите, наступило лето, тепло и сухость, и от этого стремительно заканчивается свободное время. Но у нас с Руш внезапно есть свободная суббота 26 мая, и мы предлагаем устроить открытую тренировку для тех, кто хочет и может. На открытом воздухе, в Сокольниках, со всем стаффом, который есть. У нас традиционно есть мячики, булавы, пои, лёгкие флаги, пока ещё есть ходули, и мы готовы делиться с товарищами и рассказывать-показывать что делать тем, кто ещё не умеет, но очень хочет.
Кто с нами?