Каждому воздается по поступкам. Об этом для меня Гофман, об этом для меня была игра и об этом играл с нами окружающий мир. Я не уверена, что могу адекватно выразить свою мысль словами, но в моей голове все, буквально все произошедшее на игре и вокруг нее очень четко укладывается в эти сказочные понятия о волшебстве и справедливости.
И снова - я так рада, что все это было.
Спасибо нам за это)))
Персональные благодарности и любовь я либо уже раздала, либо еще раздам лично в руки, но все были такие великолепные *_*
Отчет с игры я если и буду писать, то после выходных. Я надеюсь, что смогу.
А пока мне просто очень хочется положить сюда квенту.
Это такая очень специальная сказка %)
Варнинг. Девять страниц текста.Страна А - маленький, но очень живописный уголок: в ней сошлись и море, и лес, и горы, и даже пара полей и лугов, правда, всего понемножку. Правили в этой стране испокон веку короли династии Шванфидер - "лебединое перо", и была даже красивая легенда об основателе рода, который пошел за клином белых лебедей и там, где вожак обронил перо, построил свою крепость.
Принцесса Эльза Шванфидер была старшей из дюжины детей короля станы А и единственной девочкой. Ее братьями были принцы Фридрих, Клаус, близнецы Ханс и Кнут, Герман, близнецы Ото и Фердинанд, тройняшки Юстин, Иоган и Август и младшенький Алерт, всеми любимый маленький Альхен. С Алертом у Эльзы было восемь лет разницы и, если бы ей пришло в голову выбирать, к кому из братьев она испытывает больше нежности, с небольшим отрывом победил бы все-таки он. Когда Альхену было четыре года от роду (а Эльзе - двенадцать), их мать умерла от лихорадки. И забота о принцах (да и об отце, что уж, он же сам как большой ребенок, а ему еще за королевством приглядывать, несмотря, что королевство-то с носовой платочек величиной) легла на плечи Эльзы, а она и рада была такой ноше.
Еще через пару лет отец надумал жениться и внезапно для всех привез с гор женщину, которую назвал своей избранницей. Она была красива и приветлива с подданными, но с детьми так и не сошлась. Гораздо позже Эльза узнала, что новая королева была ведьмой, жившей в горах. Ей надоело спать на жестком камне и жить впроголодь, и она изменила внешность, попытавшись разменять волшбу на теплую постель и горячую воду в купальне. Она не собиралась становиться королевой и не знала, что мужчина, плененный ее красотой и обещавший возлюбленной золотые горы, и впрямь король. Но разобравшись, в чем дело, и привыкнув к дворцовой жизни, она вошла во вкус, и ей неодолимо захотелось, чтобы ее дети, а не сыновья предыдущей жены короля, получили власть. Ведьмой она была, честно говоря, так себе, и вместо ужасных черных птиц принцы превратились в белых лебедей, неприкосновенных в королевстве А, а с превращением милой доброй пятнадцатилетней Эльзы в тупую злобную девчонку вообще ничего не вышло. Зато вышел трюк с изменением ее внешности - коронное заклятие горной ведьмы. Рыжие непослушные кучерявые волосы, длинный тонкий нос, низкий лоб, заячья губа, веснушки по всему телу... Эльзу прогнали из дворца за дерзость назваться королевской дочкой.
Скитаясь по лесам в поисках братьев (она предполагала, что теперь они могут выглядеть как угодно), Эльза вышла к морю. Там-то ее, обессиленную, и нашла старушка-отшельница, впоследствии тоже оказавшаяся ведьмой. Крапивной ведьмой, которой нужна была ученица. Она увидела, что на девочке заклятие, но снять его не могла, потому что не была с ней знакома до наложения чар. Поразмыслив, решила взять как есть - ни на что, кроме внешности, чары не влияли, а с лица не воду пить.
Пять лет жила Эльза у ведьмы. На четвертый год та рассказала воспитаннице, кто она. Эльза к тому времени уже любила наставницу больше, чем боялась слова "ведьма", и осталась. Госпожа Бреннесель - так звали ведьму - потихоньку, почти без сознательного участия Эльзы, выучила ту понимать зверей, птиц, растения, ветер и волны. Она же рассказала о том, кто такая королева, мачеха Эльзы - оказалось, она была ученицей госпожи Бреннесель, однажды ушедшей искать своей доли, но с тех пор наставница могла наблюдать за ней в отражении крапивного отвара, когда хотела. К сожалению, в момент проклятия принцев и Эльзы Бреннесель в отвар не смотрела и не знала, что стало с братьями.
Однажды под вечер Эльза дремала на берегу под шум волн - ей снилось время ее детства, дом, родители и братья. И в этот момент она расслышала лебединый крик: "Вот она, вот наша сестра!" Одиннадцать лебедей закружили над нею, споря. И только один упрямо стоял на своем - это она. Эльза вскочила и протянула к ним руки, но только один спустился к ней на землю, подошел, пытливо заглянул в лицо и, уже не сомневаясь, сказал: "Да, ты - Эльза!" Слезы застилали ей глаза, но ей и не нужно было видеть, чтобы знать - никто другой в целом свете это не может быть, только маленький Альхен. Она обняла белую птицу, назвав брата по имени, и тут остальные десятеро увидели, что перед ними прежняя - хоть и изрядно повзрослевшая - Эльза.
А там уж и закат подоспел, дав возможность всем наобниматься вдоволь.
Эльза привела братьев в дом своей колдуньи, и до самого утра они говорили и не могли наговориться. Уже под утро был придуман план перенести Эльзу через океан в плетеной сетке. Рассвет вновь превратил братьев в птиц и, пока они отсыпались, Эльза спросила у своей наставницы, может ли она снять заклятие с них, как они избавили от чар саму Эльзу. Бреннесель ответила, что это сложно и не каждому под силу, но снять чары никто, кроме Эльзы, не сможет и вовсе. Эльза была готова исполнить все, что угодно, и тогда ведьма поставила условие: узнав способ и закончив дело - чем бы оно ни завершилось - девушка вернется к госпоже Бреннесель и станет ее ученицей в волшебном ремесле, уже всерьез и до конца. Эльза поклялась, что так и будет.
Еще три ночи они все вместе плели сеть, и Эльзу разрывало между острым счастьем оттого, что все они вместе и скоро будут свободны, и горькой печалью оттого, что, может быть, им доведется поговорить еще лишь раз. Она не знала, не отвернутся ли от нее братья, когда она сделается ведьмой, и не желала об этом думать. Если это единственное, что может их спасти, она сделает это.
С третьим рассветом лебеди поднялись в небо, унося с собой спящую сестру.
До пещеры на другом берегу, в стране N, где жили братья большую часть года, путешественники добрались без приключений, если не считать того, что лебеди чудом успели достичь крошечного острова посреди моря, где они обычно проводили ночь, и Эльзе пришлось успокаивать бурю, поднявшуюся вокруг них, чтобы братья смогли поспать, не беспокоясь о том, что их смоет волнами. В первый же день на новом месте, оставшись одна, Эльза приступила к работе. Ей нужно было из крапивы, растущей вокруг пещеры или на кладбище, сплести одиннадцать рубах и одеть в них лебедей, при этом не произнося ни звука под страхом смерти братьев и иным способом не давая никому понять, чем она занята. Братья ее не были обижены умом и сообразили, что сестра молчит и сучит нитки не просто так, потому вопросами не донимали.
Так прошло некоторое время - две из одиннадцати рубах были готовы, когда к пещере, у входа в которую работала Эльза, выбрел отбившийся от своей охоты король - корона была на месте, и в его статусе сомневаться не приходилось. Король был удивлен, встретив одинокую немую девицу в чаще леса, но ее чуть старомодный, однако все еще вполне великосветский реверанс, гордая осанка и прямой взгляд, как на равного, убедили его в том, что перед ним заколдованная принцесса. Эльза отпираться не стала.
Ей очень понравился статный юноша и, слушая его признания в вечной любви, она сама не заметила, как оказалась довольно далеко от лебединой пещеры. Заметив, она жестами упросила Патрика (так представился ей король страны N) остановить коня и опрометью бросилась назад. Патрик догнал ее без труда и предложил довезти до пещеры, если девушке туда так сильно нужно. Эльза согласилась, а Патрик получил еще несколько очков ее симпатии. Добравшись до пещеры, Эльза схватила свои рубахи, уже ссученные нитки и еще неразмятую крапиву в охапку, прижала к себе и попыталась дать понять, что не может оставить это место. Объяснить слово "братья" на пальцах она не смогла. После долгих уговоров Патрик наконец добился ее согласия погостить у него немного и предложил забрать все, что ей необходимо. Эльза попыталась оставить братьям знак, чтобы они не волновались за нее, но вышло, откровенно говоря, недостаточно убедительно, так что принцы все равно всполошились. Однако же до поры найти ее не cмогли.
Когда король Патрик подъехал ко дворцу, везя перед собой в седле смазливую оборванку с охапкой крапивы, на закономерный вопрос верных подданных он ответил, что это - его невеста. И только безмерно удивленный взгляд Эльзы заставил его добавить: "Если она того захочет". Эльза попыталась изобразить, что подумает, но Патрик предпочел прочесть жест как "я устала с дороги", что тоже было недалеко от истины.
Эльза жила во дворце год. За это время она успела сплести почти все рубахи, несколько раз сбегать ночью на кладбище за новой порцией крапивы, познакомиться поближе с королем, узнать о его увлечении механикой, влюбиться в него по уши и вести трогательный роман в переписке, начавшийся со слов "Меня зовут Эльза, кто я и откуда - не спрашивай, чем и для чего я занимаюсь - не спрашивай, как я оказалась в той пещере - не спрашивай, расскажу, когда придет время". Успела также несколько раз попросить Патрика отвезти ее назад к пещере и оставить ее там на ночь одну, но тот отказывался, объясняя свое упорство страхом за ее безопасность. Рассказывать о братьях Эльза боялась, и приходилось надеяться, что те не слишком тоскуют без нее. Успела на девятый месяц житья во дворце выйти замуж и стать королевой (знала, что нельзя, помнила и о братьях, и о клятве, но король был так хорош, так любил ее, а она так отвечала ему взаимностью, что решила наконец: от жены-ведьмы он все равно откажется, а пока, пока они могут быть хоть недолго, но счастливы вместе), успела зачать дитя (это в ее планы не входило, но как она ни старалась, назвать этого ребенка нежеланным она не могла) и успела быть замеченной на кладбище сначала недоброжелателем из числа придворных (далеко не всех устраивала немая королева ниоткуда), а потом и самим королем. Наутро он пришел к ней и потребовал объяснений - с ведьмами в стране N не церемонились. Она лишь качала головой да строчила быстро и легко: "Не спрашивай". И Патрик отступился. Это не понравилось "партии недовольных", и ее приверженцы составили заговор: во время ежегодной Королевской охоты (традиционное развлечение сроком на неделю, в котором король обязан принимать участие) ими был подделан королевский указ о заключении нечестивой королевы в темницу и последующем сожжении ее как ведьмы.
Там, в темнице, и нашел ее Альхен. И в этот самый момент король Патрик, и так оставлявший беременную жену с очевидной неохотой, понял, что с него хватит, и повернул домой, бросив свиту на полпути.
Следующей ночью одиннадцать бравых молодцов, старшему из которых было двадцать, а младшему - тринадцать, пришли спасать обвиняемую от костра, но ночью ворота города были закрыты, и как ни старались братья попасть за стены, ничего не удавалось. А на рассвете Эльзу посадили в телегу и повезли к месту казни.
Король успел вернуться вовремя - как раз чтобы увидеть, как его супруга накидывает крапивные рубахи на лебедей, те становятся людьми, а сквозь вязанки хвороста, сложенные вокруг места казни, прорастают цветы. Едва закончив с превращением - не хватило крапивных ниток только на один рукав, и маленький Альхен остался крылат - Эльза бросилась в объятия Патрика и прямо там, на площади, все ему объяснила. С самого начала. Умолчала только о своем договоре с госпожой Бреннесель. Король утвердился в мысли, что его жена невиновна (хотя собравшийся на площади народ не был так уж в этом уверен - не каждый может просто взять и превратить птицу в человека!), поселил принцев во дворце, устроил примерные наказания для всех участников заговора, и в королевстве воцарился мир, продолжавшийся до самого рождения королевской дочки.
Роды, да и сама беременность, протекали не шибко гладко - холодная темница и нервное напряжение не прошли зря - но девочка на свет все-таки появилась, хоть и слабосильная. Эльза хотела назвать дочь Фридерикой, в честь матери, а Патрик - Анной. В итоге имя дали двойное.
Только успели мать и дитя оправиться от родов, как недовольство народа, прежде тихое, проявилось в образе пришедших к королю "послов народной воли" с речью о том, что люди, оставаясь верными королю, не желают себе королеву-ведьму и принцессу-ведьминское-отродье. Они просили короля изгнать Эльзу, ребенка и "рукокрылое чудище", взять другую жену и править ими по справедливости, как он, король, всегда и делал. Перед дворцом собралось полкоролевства, яблоку было негде упасть. Люди стояли с пустыми руками и молчали. Послы ничего не требовали и даже не угрожали. Они просили.
Эльза стояла рядом с королем и все слышала. Ее давно уже мучило нарушенное слово, но она уговаривала себя, что исполнит уговор позже. Вот родится дитя... вот подрастет... всего лишь еще немного времени. А теперь - она не сомневалась, что королю придется подчиниться. Нельзя отказывать просящему - так воспитали ее и мать, и госпожа Бреннесель.
Патрик снял с головы корону и швырнул ее к ногам просителей со словами: "Если она уйдет, я уйду с ней". Пока все присутствующие переваривали сказанное, Эльза подняла корону и вернула ее супругу, говоря, что он не может оставить без владыки свой народ, который любит его и за который он, Патрик, в ответе. Патрик внял и попытался отдать корону Фридриху, старшему из братьев - его ведь все равно готовили к управлению государством, но и тут вступилась Эльза, сказав, что в любом случае они не могут уйти сей же час, не введя Фридриха в курс текущих дел... Еще месяц Патрик передавал Фридриху полномочия, а на тридцать первый день он, Эльза с младенцем и юный Алерт тепло простились с братьями, сели в карету и уехали в вольный город за границей королевства N. Там они купили дом и поселились под фамилией Нойманн (но все желающие, конечно, знали, кто они - Альхен фигура заметная невооруженным глазом, а сплетни расходятся быстро). Патрик открыл часовую мастерскую, Фридрих посылал им достаточное содержание, чтобы семья не бедствовала, братья то и дело наезжали в гости, и все было бы как нельзя лучше, если бы не вечные болезни ребенка да еще не изменения в характере Эльзы. Промолчав столько времени, теперь она не стеснялась высказывать свое мнение по любому поводу, а бытовые неурядицы, вечно болеющая дочь и - главное, на самом-то деле - жгущая ее изнутри клятва, жаждущая быть исполненной, делали ее чем дальше, тем более резкой и раздражительной. При всем этом она продолжала горячо и нежно любить мужа, дочь и братьев (Альхен, правда, заявил, что он уже большой, и то и дело отправлялся "на поиски счастья" на все более долгий срок, однако неизменно возвращался в дом сестры), но усталость и раздражение прорывались сквозь спокойствие, любовь и довольство, как алые цветы сквозь связки сухих веток. Она пыталась забыть о ведьмовстве, жить простой и такой желанной жизнью, но в мысли и речь то и дело врывалось то немногое, что Эльза успела почерпнуть от своей наставницы. И наоборот, едва только Эльза начинала старательно думать и вспоминать, вся волшба утекала в самые дальние закоулки памяти, так, что не выманишь. Эльза не хотела быть ведьмой - не для себя даже (вернее, не только и не столько для себя), а для своей семьи. Ей не хотелось оставлять так любившего ее Патрика одного, тем более с ребенком на руках, а допустить, чтобы всякий проходящий мимо его лавки кричал, что часовых дел мастер - ведьмин муж, она не могла. Да и малышка Анна-Фридерика - что будет с нею? Эльзе слишком давно и слишком крепко вложили в голову, что ведьмы - зло. Она не хотела зла и не хотела нести это зло своей семье. Не желала так страстно, что поминутно против собственной воли вспоминала или осмысливала что-то новое, о чем госпожа Бреннесель упоминала лишь вскользь. Все это убивало ее.
Ссоры и скандалы с мужем (который сам был хорош - выдумал создавать живые одушевленные машины, идти против природы хуже всякой ведьмы, те хоть волшебную природу соблюдают, а давать жизнь неживому и никогда не бывшему живым... так просто не должно быть!) уже давно перестали быть редкостью даже при Алерте, когда Фриде исполнилось два. Эльза поняла, что больше так жить нельзя. Это она, она одна была во всем виновата - в том, что позволила Патрику увезти себя из пещеры, в том, что позволила себе полюбить его, в том, что позволила случиться свадьбе и дочери - хотя должна была закончить работу в пещере и вернуться к ведьме. Тогда бы и у Альхена были обе руки не только по ночам. И Фрида, ее маленькая нежная Фрида не страдала бы от своих болезней. Лучше бы ей было родиться у другой матери, думала Эльза, со слезами прижимая к себе ребенка. А теперь - что она могла дать дочери теперь, кроме боли и позора?
Играть назад было поздно. Но дальше будет еще позднее, еще хуже. Нужно держать свои клятвы. Нужно возвращаться на свой путь, пока судьба не сделала это сама, не зная жалости, не разбирая виновных и безвинных.
Патрику будет лучше одному, без нее и без ребенка, который вряд ли доживет до совершеннолетия. Он вернется во дворец к своему народу и станет великим королем. Найдет себе другую жену, которая родит ему здорового наследника. И он забудет Эльзу. Может быть, даже простит когда-нибудь.
Не спуская с рук Фриду, Эльза подошла к столу, взяла бумагу, перо и чернильницу. Она была абсолютно спокойна, только слезы катились по щекам да строчки прыгали под трясущейся рукой. Она была уверена, что поступает правильно. Испуганная маленькая Фрида жалась к матери, слишком слабая, чтобы даже заплакать, но вдруг отпрянула, махнула рукой и опрокинула чернильницу. Огромная клякса расплылась на пол-листа, не задев, по счастью, текста. Эльза торопливо встала, наскоро убрала чернильную лужу, присыпала бумагу песком, чтобы чернила впитались, оставила письмо на столе, у открытого окна не заметив, как ветер подхватил листок и унес его в неизвестные дали. Вернулась к Фриде, обняла ее на прощание так нежно и так крепко, как только смогла. Она что-то шептала ей, но вряд ли смогла бы после вспомнить хоть слово. Ее сердце сжималось, но голова оставалась холодной, будто все это происходило с каким-то другим человеком.
Эльза уложила дочь в кроватку, склонилась над ней и сдавливала пальцами ее горло до тех пор, пока девочка не перестала подергиваться.
(буквы неровные, строчки кривые, кляксы)
Патрик,
наша свадьба была моей ошибкой. Я не должна больше бежать от данного слова, иначе ни один из нас троих не будет счастлив. Анна-Фредерика не должна больше страдать. Ты не должен больше ничего.
Забудь меня или ненавидь - но не ищи, твоей Эльзы больше не будет, я не принадлежу себе.
Прости, если сможешь.
(еще одна фраза густо зачеркнута, не разобрать; на весь низ листа расплылось темное пятно)
Она шла, не оглядываясь и не видя дороги перед собой, не чувствуя ни усталости, ни голода. Несколько часов или несколько дней - она не смогла бы сказать. Ноги сами вывели ее к лесной тропинке, упиравшейся в поросший крапивой холм с хлипкой лачужкой, ютящейся у его основания. Из лачуги навстречу Эльзе вышла госпожа Бреннесель и проводила вновь обретенную ученицу внутрь.
Эльза проснулась в широкой мягкой постели в просторной, почти королевской спальне. Пока она пыталась понять, где она, и вспомнить, как здесь оказалась, в комнату заглянула госпожа Бреннесель. Увидев, что подопечная проснулась, она вошла и кивком головы разрешила задавать вопросы. Оказалось, что Эльза проспала три дня - а ей казалось, что прошла вечность, события недельной давности померкли, словно принадлежали если не другому человеку, то уж точно другой жизни. Медленно, одно за другим всплывали они из небытия и обретали цвет, вкус и запах. И боль, но боль, будто бы уже притупленную временем.
Впервые за несколько лет на душе у Эльзы было спокойно. Ее сердце будто перестал глодать прожорливый червь, которого она не замечала раньше. Она была на своем месте. Она все сделала правильно - это ощущение было трудно объяснить, но еще труднее игнорировать. Да, она сожалела о смерти дочери и о жизни, которую пришлось оставить, она сожалела о том, что за ее ошибку платили те, кого она любила. Но справедливое равновесие было восстановлено, а важнее этого равновесия не существовало ничего.
Эльза училась у своей наставницы, впитывая волшебную науку, как губка. Довольно скоро та начала брать подопечную с собой сначала на Ярмарку, потом и в Атлантиду, где Эльза быстро и легко сдружилась с князем Фосфором и несколькими другими духами. Старая ведьма требовала от Эльзы полной отдачи своей волшбе и с удовольствием отмечала, что даже она, суровая Бреннесель, не может упрекнуть ученицу в недостатке усердия - за несколько лет Эльза освоила почти все, чему могла научить ее наставница. В первую очередь она, к слову, учила ее именно крапивной магии, потому что больше не знала никого, кто занимался бы этой ветвью ведьмовства. И Эльзе завещала непременно передать знания дальше, чтобы крапивная магия не умерла как явление. Эльза дала слово.
Прошло еще несколько лет, и госпожа Бреннесель скончалась. Эльза не привыкла жить одна. Всю свою жизнь она о ком-то заботилась. Все чаще и чаще вспоминала она свою мертвую дочь. И вот однажды, после двух лет одинокой жизни, в библиотеке своей наставницы она нашла истрепанный скрученный в свиток клочок бумаги с записями о том, как оживить крапивную куклу.
Здесь стоит сказать пару слов о жилище, оставленном ведьмой Бреннесель в наследство Эльзе. Когда в королевстве А объявили охоту на ведьм (случилось это по приказу королевы спустя недолгое время после отбытия Эльзы в страну N), госпоже Бреннесель удалось переправиться через море и поселиться в землях княжества Z. С помощью своего колдовства и дружественных духов она построила внушительных размеров дом с оранжереей, лабораториями, библиотекой, кухней, купальней, погребом и несколькими спальнями внутри поросшего крапивой холма, а у его основания для отвода глаз соорудила классическую "ведьмину лачугу" с низким потолком, котлом на огне, пучками трав, развешенными по стенам и чучелом небольшого крокодила, свисавшим с потолка. Там она принимала гостей - людей, прознавших о новой соседке и приходящих за помощью в решении самых разных своих проблем.
Договорилась она и с землей, на которой стоял ее холм. По ее слову тропы, ведущие к нему, появлялись, исчезали, петляли и завивались в кольцо, а взамен каждое полнолуние ведьма кормила эту землю своей кровью. После смерти наставницы договор с землей скрепила и Эльза.
И было укромное место между лачугой и холмом, куда Эльза приходила на протяжении всех этих лет, когда не могла сдержать слез и воспоминаний о дочери, муже и братьях. От братьев у нее осталась связка белых перьев - всего одиннадцать, - собранные ею еще в пещере, нежно хранимые и захваченные с собой. От мужа - обручальное кольцо, которое она забыла снять, уходя. А от дочери - ничего, кроме нежности, вины и слез. И от этих слез крапива, росшая там, приобрела особые свойства - стала более живой, чем любая другая трава, и более волшебной, чем даже ее кладбищенская сестра.
Из этой-то крапивы Эльза и решила сделать куклу.
Она уже оживляла крапивные фигурки - они были послушны ее воле и выглядели такими, какими она их создала. Свиток же обещал, что верно проведенный ритуал сделает травяную куклу неотличимой от живого человека и обладающей собственной волей. Цена была соразмерна - ведьме следовало отдать кукле столько лет собственной жизни, сколько должна была прожить та за пределами места, где была создана. То есть, не отходя далеко от клочка земли, где росла крапива, давшая ей жизнь, кукла могла существовать практически вечно. Едва только она отдалялась от "места силы" достаточно далеко, время ее жизни начинало вычитаться из запаса, данного кукле ее создателем. И независимо от местонахождения, четырежды в год, в середине каждого сезона, кукла должна выпивать отвар из стебелька крапивы, которая выросла на ее "месте силы" и которую три месяца до того носил при себе колдун-создатель - иначе кукла снова становилась всего лишь куклой, а ее создатель получал нерастраченный остаток своих лет назад и навсегда терял способность создавать подобных кукол. Был у куклы и способ сделаться настоящим живым человеком, не зависящим от каких бы то ни было растений - взаимная истинная любовь. Правда, текст, описывающий этот исход, обрывался на том месте, где говорилось о последствиях такого поворота для создателя куклы. Зато строчкой выше упоминалось, что если возлюбленный куклы отвергнет ее любовь, кукла также станет просто куклой, а к создателю вернутся его годы, но способности к созданию кукол он не потеряет.
Все это было рискованно, но Эльзе так хотелось снова ощутить себя нужной кому-то, и в то же время ей настолько претила мысль связывать словом какую-нибудь девицу, чтобы обучать ее премудростям крапивного ремесла (как сделала ее наставница с ней самой), что решение она приняла быстро. Она создаст крапивную девочку, передаст ей все секреты крапивной волшбы и, когда Эльзы не станет, новая ведьма будет сама заваривать себе крапиву, до того три месяца лежавшую на ее, Эльзы, могиле. Идея крапивы, хранящей свои секреты самостоятельно, казалась Эльзе справедливой.
Сказано - сделано. В первый день лета ведьма сплела из живой орошенной слезами крапивы фигурку младенца, провела над нею обряд - и вот на руках у нее новорожденная девочка, а на лице и руках - глубокие морщины, и сорока лет как не бывало. Увидев впервые свое новое лицо и не узнав его сходу, Эльза усмехнулась и решила впредь зваться именем наставницы. В конце концов, единственной на свете крапивной ведьмой была теперь она - кому и носить это имя, как не ей?
Первые пару лет Эльза была безгранично, незамутненно счастлива. Она назвала девочку Анной. Анке была совсем настоящей, только вот росла не по дням, а по часам - к зиме уже ходила и разговаривала, а к следующему лету бегала, как пятилетняя. Эльза забросила визиты в Атлантиду и только иногда выходила в "приемную" лачугу к тем, кто приходил просить помощи. Остальное ее время было посвящено девочке. Она смастерила и оживила для нее крапивного пони, научила читать, писать, вести дом и ухаживать за кошками, однажды даже рассказала ей сказку о девушке, ее одиннадцати заколдованных братьях и крапивной ведьме. Сказка заканчивалась словами "и жили они долго и счастливо" и стала одной из любимых историй Анке. Девочка так искренне любила свою "матушку Несель", так радовалась каждому дню и каждому новому открытию, так уверенно считала себя человеком, что Эльзе хватило духу только сказать, что Анке ей не дочь. А для крапивной правды придет еще время, подумала она тогда. Так родилась история о найденыше, оставленном у ведьминого порога.
На третий год, когда Анке на вид было уже около десяти и ее рост замедлился до относительно нормального, Эльза разрешила ей выходить на улицу.
Здесь два отступления. Первое - о тропинках. Эльза, как уже было сказано, поддерживала связь с этой землей, и верная тропа стелилась под ноги лишь тому, кто шел к ней по делу. В ее отсутствие дорожки изгибались так, что выводили незадачливого путника назад к тому месту, где он вошел в лес. А для Анке все тропинки были замкнуты в кольцо и выводили обратно к холму, чтобы девочка не потерялась и не отошла случайно слишком далеко от родной крапивы - сбегать у нее охоты не возникало. Пройти к холму вопреки воле земли мог лишь дикий зверь, бегущий по своим делам, да колдун, чья сила превышала силы Эльзы.
Второе отступление - о запретах. Эльза ставила перед Анке многие запреты - не уходить далеко от холма, не входить в приемную лачугу, когда там кто-то есть, не показываться людям и ни в коем случае с ними не разговаривать. Объясняла это тем, что люди бывают опасны и злы (и все-таки никогда нельзя отказывать им в помощи), но как только Анке вырастет и душа ее окрепнет, ей, конечно, будет разрешено знакомиться с ними.
Будущее Анке Эльза, в конце концов, представляла себе так: когда девочка вырастет, Эльза откроет ей всю правду о ее природе и спросит ее, хочет ли она учиться крапивной волшбе. Если Анке согласится, Эльза станет учить ее. Если откажется, найдет способ отправить ее к людям, чего бы ей, Эльзе, это ни стоило. От первоначального плана использования крапивной куклы ничего не осталось - Анке была слишком живым человеком для того, чтобы Эльза смогла заставить себя не считаться с ее личным выбором.
Однажды гуляя в лесу Анке встретила барсука. Она вежливо поздоровалась с ним и попыталась погладить, как делали все девочки в книгах сказок в библиотеке матушки Бреннесель, но барсук не оценил порыва и сильно изранил девочку. Эльза нашла ее, всю исполосованную глубокими царапинами, из которых торчали стебли крапивы. По счастью девочка еще дышала и внеочередное омовение отваром из крапивы с места силы Анке помогло ранам затянуться, а несколько нехитрых магических манипуляций добавили Анке под кожу немного красного травяного сока. И все бы ничего, но Эльза так перепугалась, что едва держалась на ногах. Так страшно ей не было еще никогда и ни за кого. И тогда она решила, что не дело так переживать из-за крапивной куклы, сколь бы живой она ни была. Пользы от этого ни на грош, а вреда более чем хватает. На следующий день матушка Бреннесель вручила Анке в подарок омытую в крапивном отваре швейную иглу, зачарованную так, что ни одному дикому зверю не придет в голову атаковать ее владелицу. Вручила, велела вегда брать с собой, покидая дом, и ушла, впервые оставив Анке одну. С тех пор она делала так часто, уезжая надолго по своим ведьминским делам, наезжая в гости к князю Фосфору (которому она, единственному в целом свете, рассказала о своей крапивной девочке, о чем горько пожалела в будущем) и уходя торговать зельями в Кеннберг или Керепес. Анке должна привыкать к одиночеству, решила Эльза, а сама она должна перестать ставить Анке в центр своего мироздания.
Однажды Анке спросила, почему она не может называться полным именем, и не спрятала ли матушка Бреннесель его в шкатулку. Так родилась история о том, что до того мифического момента, когда Анке вырастет, имя "Анна" хранится у матушки Бреннесель, чтоб не пообтрепалось.
Однажды Анке спросила, почему ей нельзя общаться с другими людьми. Эльза постаралась объяснить, как умела. Так родилась история о Птице Зла, сеющей в человеческих душах свои черные перья, которые прорастают, если с ними не бороться, и заставляют людей совершать злые поступки.
Однажды, когда Эльзы долго не было, Анке, соскучившись, пришла в ее спальню и нашла под подушкой связку белых перьев. В свое время Эльза омыла их в особом крапивном зелье и обвязала нитками из тех самых крапивных рубашек, чтобы иметь возможность связаться с братьями, когда станет совсем невмоготу. Так ни разу и не решилась, но хранила их все это время.
Однажды Эльза пришла в город торговать зельями, как она делала время от времени, и заметила новый питейный дом. Зашла - и в стоящей за стойкой юной девушке смутно узнала свои черты пополам с чертами Патрика. Очень смутно. Скорее, даже придумала себе, чем узнала... Заговорила с девушкой и узнала, что зовут ее Фридой. Отец зовет. Спешно уходя прочь от кабака, Эльза все силилась убедить себя в том, что все это лишь совпадения, но чем дальше она уходила, тем отчетливее ей казалось, что она не обманулась. В кабаке этом Эльза больше не появлялась.
После ту же девушку Эльза встретила на ежегодной Ярмарке Середины Лета - питейный дом ее отца выставил палатку. Перебросилась с ней несколькими фразами пару-тройку раз, избегая встречаться с ее отцом, и, все больше убеждаясь в невозможном, не могла заставить себя поверить в него.
А однажды, пару дней назад, Эльза вернулась с Ярмарки домой, зашла бросить взгляд на крапиву Анке - середина лета близилась - и с ужасом увидела, что никакой крапивы в нужном месте нет - только перекопанная земля. А надо сказать, что с того момента, как Фосфор, владыка Атлантиды, услышал о живой крапиве, он нет-нет да и возвращался к этой теме в разговорах с Эльзой, мол, не продаст ли она, не подарит ли, но Эльза была непреклонна. Вспомнив все это теперь, ведьма со всех ног и на всех ветрах понеслась в Атлантиду. Вломилась в спальню Фосфора, подняла его с постели и потребовала вернуть украденное. Фосфор отчетливо не понимал - или делал вид, что не понимал, - в чем дело, знать ни про какую крапиву не знал и требовал объяснить все толком или убраться ко всем звездам небес.
Шипя от негодования, Эльза покинула дворец, но прямо под его стенами развела огонь, обратила камень в котел и сварила зелье, отнимающее суть. Поутру снова заявилась во дворец и объявила, что проклянет Серпентину, дочь Фосфора, с которой и сама она была дружна много лет, если украденное не будет ей возвращено. Крапиву возвращать не торопились, и Эльза, до последнего в глубине души надеявшаяся, что до этого не дойдет, плеснула зелье на девушку.
Покидая дворец, Эльза с горечью думала, что даже если Фосфор непричастен к краже, теперь-то он сделает все возможное, чтобы помочь ей найти крапиву.
Весь день она кружила по Ярмарке, пытаясь вычислить если не виновника, то хотя бы способ спасти Анке, ведь если к закату Сердца Лета она не выпьет отвара, а Эльза не обзаведется свежим ростком, Анке навсегда утратит человеческий облик и саму жизнь. Думать об этом было невыносимо. Оставалась пара последних способов.
К вечеру Эльза поспешила домой, но старческие силы подвели ее, она без сил упала на траву и уснула, а проснувшись возобновила путь. Домой она попала только к восходу и, ничего не объясняя, приказала выбежавшей встречать матушку Анке собираться и идти на Ярмарку. Если что и спасет тебя, девочка, - думала она, - то только твоя удача. Это была одна из двух последних соломинок, за которые Эльза готова была схватиться. Вторая - большая игра с господином Мауфтом Сол Фантуором.
Выждав несколько десятков минут после ухода Анке и уверившись, что старые ноги получили достаточно отдыха, Эльза вновь двинулась к ярмарочной поляне.
Я как-то писала, что хотела бы еще поиграть мага, влюбленного в Магию. И каждый раз после этого, берясь играть магов, я получала историю о противостоянии Магии и Любви. Так вышло и в этот раз. Магия ревнива. Магия властна. Магия забирает тебя целиком.
Этот абзац обойдется без вывода.