Во время охоты на фей всегда затыкайте уши:
Крик умирающей феи может испортить слух.
Прежде, чем приступить, их две недели сушат,
Вывесив за окно или свалив в углу.

Фей растирайте в ступке до однородной массы
И принимайте внутрь дважды в день до еды
Снадобье это лечит кашель, артрозы, насморк,
Перебивает страхи и сигаретный дым.

Искоренит усталость, гнев и хандру развеет,
Высушит взгляд и голос, выхолостит слова.
Правда, потом годами снятся мертвые феи.
Но от таких видений есть неплохой отвар.

Во время охоты на цвергов не думайте о любимых...

Еще. Про молодильные яблоки.
Убери ножовку, оставь в рюкзаке паяльник,
Не пытайся найти прореху в броне ограды.
Идиот, никогда не ешь молодильных яблок!
Про волшебные яблоки в сказках не пишут правды.

У волшебных яблок другой алгоритм работы.
Лет тебе не вернут, глядишь, ещё и отнимут.
Просто мир после них уныл и смердит до рвоты,
Просто всякое яство горчит в сравнении с ними,
Просто тесен текст, и любой музыкант бездарен,
Просто всё, кроме яблок, становится слишком просто.

И сбежать нельзя, разве что отключить радары,
Разогнать команду и уплыть доживать на остров,
Стать смотрителем маяка, завести мэйн-куна,
В пять утра записывать сны, что к утру поспели…

Нет, умрёшь ты в итоге, как в сказке, безмерно юным.
Задохнёшься в своём постаревшем убогом теле.

Так что дуй отсюда, вот тебе леденцов пакетик --
Угостишь детей. И не сметь больше мне тут ползать!
Я ужасно добрый, как ты уже мог заметить.
Но собак спущу.
Для твоей же, конечно, пользы.

И еще. Про лавочника.
Хочешь всемирной славы?
Я продаю музы.
Лучше, чем здесь, не отыскать эксклюзива.
Вот, погляди, те - в мешке - для различных музык.
Нынче без музы ты не успешней Сизифа.

С ними о творческих муках можешь забыть смело.
Милые крошки сделают всё сами.
Главное - не мешать им делать своё дело.
Всё чин по чину.
У нас контракт с небесами.

Главное - не пытаться прятать от них близких.
Знаешь, у них нюх.
Их не обманешь.
Нет ничего лучше горьких прорех в списках
И холодящей руку дыры в кармане.

Главное - не сердить их, выбираясь из ямы.
Коль уж подставят ногу -- молчи, падай.
И опасайся делать всякие томограммы --
Сроки мешают работе,
ясности взгляда.

Нет, это музы, а никакие не нетопыри.
Те - для стихов.
Вагон хлопот с этой мелочью.
Чем их кормить? Спросят же некоторые...
Кровью, конечно!
Шутка.
Всего лишь желчью.

Сам ты дурак.
Не нравится лавка - иди в другую.
Лучше не сыщешь, пусть меня хоть уволят.
Нет, молодой человек,
Талантом я не торгую.
Только болью.

И еще одно.
Муж у Мэри был лилипут.
Он приезжал к ней свататься
на полосатой кошке, дарил земляники букетик.
Не самый видный жених, но лет-то уже не двадцать.
Подруги все при мужьях,
при хозяйстве,
при детях.

Свадьбу сыграли тихо, родственников жениха
рассадили по книжным полкам и стульям детским.

Он много работал,
был ласков,
Мэри носила его на руках.
Это не метафора, не надейтесь.

Он ей показывал множество
невероятных вещей:
пляс кобольдов в дикой чаще,
потаенные двери.
Она готовила только из маленьких овощей:
щи из брюссельской капусты,
салат из томатов черри.

С детьми не сложилось, врач
что-то пел про набор хромосом.
Всё это похоже на драму.
Неправда.
На самом деле
это хорошая сказка
со счастливым концом.
Они прожили вместе всю жизнь и умерли в один день.

Даже в старости она была хороша,
красилась,
носила короткое.
Он, хотя и не вышел ростом, был совсем не из робких.
Их хоронили под старым дубом.
Его – в обувной коробке.
Её – в огромной обувной коробке.

И еще.
Она заходит,
обрушивается на сиденье:
грузная, неопрятная, пахнущая табаком и
почему-то лесными ягодами.
Целый день я
трясся в этом автобусе – уже практически в коме,
и тут она: лузгает семечки, напевает,
разглядывает
облупившийся лак на ногтях.
Чудовищно человечная, слишком живая.
Я нервно пялюсь в окно,
в окне мимо нас летят
деревни, солнечные поля, еловые чащи:
по правде сказать, довольно плохое кино.
Мне становится мутно и тошно, хватаю вещи,
сигналю водиле и выхожу.
Она выходит за мной.
Я спускаюсь с насыпи к полю.
Она спускается тоже.
С минуту смотрит, как над травой мотыльки снуют.
сбрасывает одежду, вещи, кажется, даже кожу,
как высохший кокон, ненужную чешую.
Оборачивается, подмигивает, мол, взгляни-ка,
идёт грациозная, плавная, как литая,
расправляет крылья, пахнущие земляникой,
и взлетает.
Я стою, моргаю - треснувший глупый голем,
выброшенный на берег кит.
Она парит и в бреющем полёте над полем
срывает ромашки и васильки.

Последнее - про Алису.
Я могу рассказать, каково возвращаться обратно
На каминную полку сквозь злую зеркальную гладь.
Как небрежно пасьянсы рукою раскладывать ватной
И безмолвную пешку вперёд и вперёд подвигать.

Все цыплята владеют французским - поверишь едва ли.
Нам кухарка на ужин готовит цыплят табака.
А на завтрак сегодня сырое яйцо подавали,
Я осколки пыталась собрать, но не вышло пока.

Все цыплята владеют французским. Все кошки - цыплята.
Есть ли кошкам от этой идеи какой-нибудь прок?
В два часа - два часа изученья ученых трактатов.
В шесть часов - 5 o'clock. Добрый вечер, Клубничный Пирог.

Хочешь ты или нет - все цыплята владеют французским.
Да, дурная посылка подчас убивает игру.
Я могу научить, как читать этот бред без закуски,
Но науку мою ты опять позабудешь к утру.

Я могла бы сказать, каково возвращаться обратно.
Но в дверях гувернантка, в руках её - туфли и зонт.
Семь часов - время чинно бродить по аллеям опрятным,
С каждым шагом тебя забывая, мой ласковый Дронт.

Все оттуда, и там этого еще много.