Я, пожалуй, все-таки это напишу)
На самом деле это был эксперимент - попробовать не поехать на эту игру. И вот, например, если бы она стояла до Томаса, у меня бы даже получилось, от такой раскладки весной меня трясло почти физически, но там я успела пообещать раньше, приоритет наложился на приоритет и, в общем, это не было ощущением моей мечты, в целом, у меня и теперь были шансы - из дедлайна имени Т. я вынырнула в свой собственный рабочий дедлайн и единственное, что я надеялась сделать в выходные - это отработать семейное торжество и выспаться. При этом по дороге на работу и с работы я продолжала читать сообщество оба и, к слову, ужасно радоваться в частности прописанному религиозному пласту и ужасно страдать, что эта система не была прописана год назад, с Бенуа все было бы по-другому, но хватит об этом.
Я действительно неравнодушна к этому миру, я отдельно люблю Аргенду, и мне хотелось знать об этом больше безотносительно того, поеду я на игру или нет. Короче, мои великолепные расчеты сорвала Стрикс, которая пришла и сказала: "Нам нужна дочь, просто приезжай". Ну, я подумала, что аргендская девушка, скромно сидящая в углу с вышиванием - как раз то, что я смогу отыграть после полутора месяцев бесконечного дедлайна, и запросила больше информации. И получила. О да.
Это не была девочка, которая будет сидеть с рукоделием. Я вообще с осторожностью отношусь ко всякого рода особенным снежинкам в качестве собственных персонажей, обычно их и без меня хватает, но когда ко мне приходят со словами "вот характер, сыграй его, очень надо" - я просто не могу устоять.
Эрме аль Грион была Очень Особенной Снежинкой. Еще немного про нее, сбивчиво и не вполне последовательно, но что-то более внятное я вряд ли уже осилю, времени все меньше( Ей в жизни ничего не запрещали. Она скакала по полям с развевающимися волосами, пуская стрелы в закат, хулиганила с Анри, училась читать по папиным развед-донесениям и на слова вроде "Эрме, веди себя прилично" реагировала исключительно из большой любви к отцу и бабушке и, боюсь, исключительно недолго. Но это, конечно, дома, в поместье. Впрочем, дома она жила бОльшую часть года, а в Альдаре можно было и потерпеть.
Впервые она всерьез задумалась о своем поведении, когда ей было 9 - отец попал в виенский плен. Как и все в доме, она горячо молилась Альгрису о нем - и о Моране, и о Клементе, но больше всего о нем - и обещала немедленно стать "хорошей девочкой", только бы папа вернулся. Она всерьез взялась за изучение этикета, который ее наставники безуспешно пытались вдолбить ей предыдущие несколько лет. Она научилась выдерживать эту маску, научилась играть в это, как в очередную игру. Папа вернулся, а маленькая Эрме наконец уложила в голову, что "необходимость вести себя подобающе" - не пустой звук. И все бы ничего, но новообретенные знания никак - или практически никак - не применялись ею в кругу семьи. Этикет - это маска для чужих, думала она, свои достойны видеть лицо. Этикет - это искусственная замена видимости любви. Если любишь - не станешь грубить, не станешь делать так, чтобы любимому было плохо. А если не любишь - ну, тут на помощь приходит этикет.
Примерно так была устроена ее голова. Я смотрела на это все и думала - Альгрис, кто ж ее такую замуж-то возьмет? >< Но ей было норм
Нет, она хотела замуж и знала, что так правильно. При всем этом она читала и чтила Гвир (правда, трактовала его своеобразно в том числе с легкой подачи мамы-Кларанс, которую просто боготворила), она готова была пойти за того, кого укажет отец, но отец сказал: "Ты можешь выбрать, Огонечек", - и вот здесь началось самое сложное.
Она не хотела выбирать, у нее и так было все, что необходимо, но отказываться от такого - исключительного, она знала, - шанса было бы как-то очень глупо.
Ну и, да, ей было 17, и у нее не было ни одного повода повзрослеть. Так получилось, что жизнь слишком любила и щадила ее - зачем быть взрослой, когда папа говорит: "Ты всегда будешь моим Огонечком"? С ней никто никогда не разговаривал как со взрослой, и даже Лес говорил ей "маленькая дочь Медведя", а она и рада была, и ничто в ней не противилось такому порядку вещей. Она не думала об этом, но ее жизненным девизом было то самое "не вижу зла, не верю во зло" - зачем верить во зло, если мир к тебе добр? Она жила в этом коконе добра, нежности и наивности, всюду носила его с собой и уже полностью уверилась, что так будет всегда. Ничто в эту ночь не сумело его разрушить - кроме утра. Ей даже предложили выйти, но она отстояла свое право присутствовать при "взрослом" разговоре. Ну и получила то, за что боролась. Кокон дал трещину, сквозь которую в розовый мир маленькой девочки хлынула жизнь, холодная и солоно-настоящая на вкус, как морская вода. Рано или поздно это должно было случиться, и ей, наверное, повезло, что оно случилось не слишком поздно.
Она довольно быстро научится существовать в этой жизни - да, после всего этого ее вряд ли будут рады видеть в приличном обществе, да, с Анри все будет тоже несколько не так, как она себе уже представила, но это ничего, она сильная и справится, не слишком даже изменившись в аспекте внешнего образа. Просто - вот такое ее счастье, нужно лишь принять и привыкнуть. Она даже ни разу не позавидует Исмери, сбежавшей от всего этого - не позавидует, но и не упрекнет ни единой мыслью. Только будет, конечно, тосковать - как она там, почти сестра, почти близнец, почти отражение в темной глади, "девочка как я, только наоборот"? И снова возвращаться к насущным заботам.

А моя сестра на другой стороне земли
пьёт и пишет, поёт, и пляшет, и ворожит.
Кто-то нас ещё до рождения расселил –
но мы есть друг у друга, и с этим не скучно жить.
Королева ярмарочных чудес,
многоликий зверь, малолетний гуру огня;
у тебя там затерянный мир и волшебный лес,
вечный праздник и вечное «без меня».

А моя сестра может новый кроить наряд –
не построен корабль, но в целом готов каркас;
у меня тут не то чтобы скука, не то чтоб ад,
но пустует место размером с тебя как раз.
Всё равно приплыву к тебе – из зимы, из тьмы,
обниму своего сиамского близнеца, –

вот тогда, глядишь, наконец перестанут ныть
наши сросшиеся сердца.

— Карелиан.