понедельник, 21 марта 2016
Должна быть здесь. Прекрасна, как луна.
21.03.2016 в 11:49
Пишет
Тэйми Линн:
и еще про болотаЗа всю зимнюю битву я написала один мини для команды Малефисенты...и...и все. Сколько-то еще было начато, но так не закончено, в том числе фичок по Толкину, хнык-плак.
Но над ним я еще подумаю, а то аж жалко.В общем, я вчера обещала текст - вот он)
Какое отношение он имеет к канону? Ну...эээ...я даже и не знаю. Но я и не умею про канон)))Ученик колдуна
— Ты был в коме, Артур, — говорит отец, почти не разжимая губ. — Я думал…
Он снова закрывает глаза. Люди думают о чем угодно, и он знает об этом. Врачи, уколы, капельницы, консилиумы, заумная болтовня, потом какие-то недоученные маги и потомственные гадалки, белая магия, темное колдовство, потом… Артур д'Арси, наследник и надежда древнего рода, молча лежит на больничной кровати, и ему кажется, что над ним поднимается черный терновник с тринадцатой могилы. Колючие ветви сплетаются над головой, закрывают чистый голубоватый свет ламп, и настает бесконечная темнота.
Где-то далеко плачет человек, но его всхлипы становятся все тише и тише. Читать дальше? Трэш, крипота, сумасшествие, 2913 слова***
— Я больше не могу! — визгливо вскрикнула мать, и Артур, украдкой подсматривающий за родителями в дверную щелочку, поежился. — Не могу! У меня перья под подушкой! Черные, масляные… И это еще!
Она держала двумя пальцами кусок черной тряпки и трясла им перед лицом отца. Тот старательно отводил глаза, делая вид, что утренняя газета интересует его гораздо больше. Впрочем, отец делал так всегда.
— Сделай с этим что-нибудь! Сделай же! — мать швырнула тряпку на стол и затряслась в рыданиях, закрывая лицо руками. Отец неловко отложил газету, забормотал что-то успокаивающее, не решаясь дотронуться до дрожащего плеча жены. Артур отошел от двери и, не оборачиваясь, убежал в сад.
В саду было сыро и душно.
Зато там жили настоящие феи.
Артур никогда не рассказывал о них родителям. Да взрослые бы все равно не поверили. Феи пищали, пронзительно хихикали, сверкали на солнце прозрачными стрекозиными крыльями. Они вытоптали круг у самой изгороди, и внутри него можно было сидеть часами, представляя себе, что за это время в мире людей проходят годы и века. Артур читал о таком в книжке со сказками, но у него это не получилось ни разу. Фей об этом спрашивать было бесполезно — они только начинали громче хихикать, скалить зубы и показывать длинные зеленые языки. Они не любили отвечать на глупые человеческие вопросы.
Садовых фей было три. По крайней мере, других Артур не видел с тех пор, как научился различать этих между собой. Сегодня одну из них он встретил возле розового куста, где она висела над крупными тяжелыми цветами и внимательно смотрела, как в них копошатся мохнатые шмели.
— Доброе утро, фея номер один, — вежливо сказал ей Артур, но она только отмахнулась тонкой прозрачной лапкой.
Вторая висела вниз головой, зацепившись длинными ногами за ветку старой вишни и завернувшись с головой в золотистые крылья. Лохматые волосы, отливающие зеленью, шевелились на теплом ветру, сама фея покачивалась из стороны в сторону, но это, казалось, ее вовсе не беспокоило.
— Доброе утро, фея номер два, — прошептал мальчик и на цыпочках прошел мимо.
Третья обнаружилась в крохотном садовом пруду. Она сидела на листе кувшинки, скрестив ноги, и ловила длинным языком пролетающую мимо мошкару. Ее глаза были плотно затянуты белесой пленкой, и в них отражались солнечные блики на воде.
Артур не стал здороваться с феей номер три. Он знал, что во время охоты ее не стоит трогать. Он почесал старый шрам на запястье, оставшийся от мелких острых зубов, и постарался обойти пруд как можно осторожнее.
Сегодня в саду было тихо, только жужжали шмели и поскрипывала ветками подслеповатая старушка-яблоня. Артур прошел мимо нее, но ничего не сказал — она все равно уже никого не узнавала. Мать сказала, что осенью ее собираются спилить, и мальчик был, пожалуй, рад, что старушка до того момента успеет окончательно потерять разум. Когда мать велела подпилить ветви молодому клену — он рос прямо у дома и закрывал ей свет — тот кричал и хрипел до самой ночи, а потом утих и замолчал, и больше его не было слышно. После зимы он засох, умер, перестал быть, и тогда его срубили и оставили только мертвый пень, к которому не хотелось даже приближаться. Это было не страшно, нет. Просто больно.
Когда до круга фей оставалась всего пара шагов, Артур будто споткнулся о что-то невидимое, остановился и поднял глаза.
У знакомой колючей изгороди стоял высокий человек в черном плаще. Его голову украшала затейливая витая корона, издалека похожая на рога. Незнакомец разговаривал с большой взъерошенной вороной — и та, кажется, ему отвечала.
Артур замер в нерешительности. Он знал, что если в саду или доме появится кто-то незнакомый, нужно сразу бежать к родителям, а они вызовут полицию. Но человек по-настоящему говорил с птицей, и это было так интересно, что мальчик смотрел на него во все глаза, неловко переминаясь с ноги на ногу.
Наконец человек почувствовал его взгляд и обернулся. Он оказался похож на всех трех фей, на старушку-яблоню и на говорящую рыбу из пруда — и одновременно не походил ни на кого из них.
А еще он, конечно же, не был человеком.
И на его голове была не корона, похожая на рога, а рога, похожие на корону.
И как Артур мог перепутать?
***
Мать чем дальше, тем чаще запиралась у себя в комнате, и каждый раз оттуда тянуло странными душными запахами, от которых начинала кружиться голова. Артур прикладывал ухо к замочной скважине, но не мог разобрать невнятное бормотание, которое ему удавалось расслышать. Подсматривать он почему-то боялся. Он слышал голос матери, глухой и низкий, потом его сменял резкий голос, похожий на карканье вороны, потом тихий шелестящий шепот, который начинал приближаться к двери — и Артур убегал, испугавшись. Он знал, что если Шепчущий его почует, случится непоправимое.
Феи в саду по-прежнему хихикали, ловили бабочек и ели их, чавкая, пачкая плоские мордочки легкой пыльцой, облизывали губы длинными языками. Артур иногда думал, не едят ли они и себе подобных, но спросить было не у кого. Разве что Безымянный мог это знать, но он бы все равно не сказал.
Безымянным Артур называл того самого незнакомца, который появился в их саду золотым летним днем. Он, как того требовали приличия, назвал имя, но оно не задержалось в памяти мальчика, упорхнув, как удачливая бабочка от голодной феи. А переспрашивать, как утверждала мать, было невежливо.
— Истинные имена нелегко запомнить, — говорил Безымянный, качая рогатой головой, — но если тебе повезет… Знающий имя имеет власть. Ты сможешь поднять ветер, вздыбить реку, обрушить каменный свод, если верно назовешь их всех.
Артур сидел рядом с ним на краю вытоптанного круга, жмурился на солнце и слушал текучий негромкий голос. Безымянный рассказывал про фей, про древесных духов и водных тварей, он разгонял тучи, пускал по траве пляшущих светлячков и снова говорил о тайнах, окоторых никто из людей даже не догадывался.
Про мать и тех, кто говорил с ней за закрытой дверью, Артур не решался спросить. Безымянный всегда хмурился, когда речь заходила о людях. Зачем бы было огорчать его?
Ворон слетал к ним с изгороди, важно ходил туда-сюда, презрительно каркал в сторону хихикающих фей. Артуру очень хотелось научиться с ним говорить или хотя бы понимать его, но не выходило. Иногда ворон позволял погладить черные шелковистые перья или с достоинством принимал лакомства из рук мальчика, но его карканье по-прежнему оставалось для Артура бессмысленным.
— Я могу научиться понимать птиц? — спрашивал он у Безымянного.
— Ты можешь все, — отвечал тот. — Птицы не сложнее деревьев.
***
Отец пропадал надолго, потом возвращался и уходил снова. Мать с каждым днем становилась суше и острее, ее глаза светились, как огоньки, ночами танцующие над гладью садового пруда. Артур замечал, что родители почти не говорят между собой — даже о черных перьях, иглах и колдовстве. Так ему было лучше и спокойнее. Он читал старые книги в библиотеке, чихая от пыли и пугая мелких домашних тварей, прячущихся под книжными полками, он прислушивался к шепотам и шорохам за дверью материнской комнаты, он смотрел, как по ночам в его окно заглядывает кто-то длинный и тощий. Безымянный предупреждал, что таких не надо бояться, и Артур не боялся.
Еще к ним все чаще стал приходить Доктор. Он чем-то напоминал ту тварь, которая смотрела по ночам в окна, но он был человеком — и потому не пугал вовсе. Доктор подолгу говорил с матерью и отцом, качал головой, как китайский болванчик, спрашивал Артура про разные скучные глупости. Мальчик отвечал ему, косясь на окно и мечтая убежать в сад к феям и Безымянному.
Дни, недели и месяцы текли медленно и неторопливо, сливаясь в единый поток. Лицо отца покрывалось морщинами, будто кора старой яблони, его руки мелко подрагивали, как крылышки феи, завидевшей добычу. По утрам он пил чай, проливая его на белую скатерть, и мать даже не морщилась, глядя на это. От ее темного платья пахло сладко и мерзко, и Артура мутило от этого запаха. Мать продолжала говорить с чужими голосами за запертой дверью, она втыкала иглы в порог дома и рассыпала по крыльцу крупную соль. Он не знал, зачем это нужно, но видел, как феи предпочитали не приближаться к их дому. Возможно, мать боялась именно их? Но не они же подбрасывали ей тряпки и перья?
Артур смотрел на свое отражение в тех мутных зеркалах, которые мать почему-то не завесила тяжелым пыльным бархатом, и думал, что становится похож на Безымянного. Это было хорошо. Быть похожим на отца, старого, сутулого, с погасшими глазами, ему совсем не хотелось. Он разглядывал двойника, так же пристально смотрящего на него из старинной рамы, наклонял голову, показывал отражению язык. В какой-то миг Артуру показалось, что его светло-голубые скучные глаза начали отливать золотом, и он тут же отвернулся от зеркала, чтоб не спугнуть эту призрачную надежду.
Зимой в доме становилось холодно и пусто. Артур сидел у окна, переворачивал страницы книг, смотрел, как снег засыпает весь мир. Зимой феи спали, деревья молчали, и Безымянный не приходил наяву — только во сне. Он обнимал Артура за плечи, он укутывал его черным плащом, смеялся, рассказывал про чудеса и целовал его в лоб ледяными губами. Просыпаться не хотелось. Артур спал подолгу, накрываясь с головой одеялом, но мать будила его, трясла и кричала, пока он не открывал глаза, с трудом выбираясь из тягучих объятий сна. Он откуда-то знал — мать боялась, что он уснет навсегда. Он пытался объяснить ей, что такого не случится, но она не слушала. Мать прижимала его к себе так сильно, что он чуть не задыхался, она гладила его по взмокшим волосам и бормотала что-то — почти как Шепчущий, только громче.
Тощая тварь зимой не приходила тоже. Наверное, спала где-то под снегом и пыталась подсматривать чужие сны. Но мать все равно пыталась защитить их дом. Когда она залила крыльцо чем-то красным, липким и соленым, Артур не испугался. Он собрал в горсть мокрый снег, поднес к лицу, лизнул, и тут услышал за спиной приглушенный вскрик. Он обернулся и увидел отца, который открывал и закрывал рот, как большая нелепая рыба. Артур протянул к нему руку, испачканную красным, но отец как-то странно замотал головой и ушел в дом, а к вечеру мать увезли какие-то странные люди. Из окна было видно, как она идет к воротам, будто под конвоем, как преступница с картинки из книги. Мать не оборачивалась, она шагала, словно кукла, и снег падал, засыпая ее растрепанные волосы.
Она вернулась только летом, когда феи стрекотали в саду и Безымянный снова стал показываться у изгороди. Мать стала тихой и мягкой, будто бы ее острые черты стесали безжалостным резцом. Она обнимала Артура гибкими руками, в которых, казалось, не было костей, она целовала его дряблыми губами и все чаще заговаривала о какой-то специальной школе, где ему, Артуру, обязательно будет хорошо. Он кивал и думал, куда пропала его настоящая мать. Не могли же эти люди убить ее? Что они делали с ней там, далеко, где никто не слышал ее криков?
Новая мать не втыкала иглы в порог, не заливала кровью белый снег и не шепталась с тварями из темноты. Она была пуста и глупа, как ореховая скорлупка.
***
— Я хочу у тебя учиться, — слова упали в вечернее золотое марево и потонули в нем, оставив только расходящиеся круги. — Хочу быть как ты.
«Хочу быть с тобой», — проглотил Артур, и несказанные слова обожгли горло.
— Тебе нельзя, — ответил Безымянный, щуря светящиеся зеленые глаза. Три феи носились над кроной старой яблони, верещали что-то на разные голоса, но дерево лишь непонимающе поскрипывало, роняя листья. В этом году старушка в который раз не принесла ни единого плода. И новая мать, скорее всего, уже тоже решила ее срубить.
«Нельзя!» — согласно каркнул ворон. Артур с обидой посмотрел на него, но птица отвернулась, сделав вид, что ничего не заметила.
— Почему? — безнадежно спросил он, стараясь лишний раз не коситься на собеседника. Это был глупый вопрос, конечно. Он умел слышать фей, рыб и деревья, но оставался всего лишь человеком — как его мать, отец и все сотни поколений д'Арси.
— Я не имею права, — тихо отозвался Безымянный, прикрывая глаза узкой белой ладонью. — Людям людское, нам — наше. Я и без того слишком часто нарушал этот закон.
— Нарушал, потому что приходил сюда, — Артур опустил глаза, глядя, как по рыжей травинке ползет упрямый муравей. Ворон недовольно каркнул, снялся с места и полетел над садом, мерно махая крыльями.
В повисшей тишине стало слышно, как мать зовет встревоженным голосом: «Артур! Артур, где ты?»
— Мне пора, — сказал Артур, неловко пытаясь подняться. — Она… не должна тебя видеть. И раньше было не надо, но сейчас… Она не настоящая, понимаешь?
— Понимаю, — Безымянный удержал его за локоть, подтянул к себе. — Люди часто бывают ненастоящими. Ты ее боишься?
Артур почувствовал, что щеки опалило нестерпимым жаром. Пальцы Безымянного были холодными и жесткими, и было ясно, что попытайся вырваться — и останешься без руки. Но вырываться не хотелось. А голос матери приближался, она шла прямо к кругу фей и тревожно звала его по имени, и в этом отчаянном призыве все яснее звучали знакомые нотки.
— Не боюсь, — он замотал головой, — отпусти, мне пора. Она близко.
Сильные пальцы разжались, Артур вскочил на ноги, бросился бежать и натолкнулся на мать, которая встала перед ним, стиснув руки и устремив горящий взгляд ему за спину.
И он не сомневался, что она видела Безымянного.
***
— Я его видела! — прежняя мать вернулась, и теперь она снова кричала, сжимая кулаки, искажая красивое лицо до неузнаваемости. Артур отвел взгляд и стал только слушать, прижав ухо к замочной скважине. — Он здесь! Он приходит к нашему сыну!
— Ты его выдумала, Лейли, как он может куда-то приходить? — отец, сгорбившись за обеденным столом, комкал салфетку в широкой ладони. — Доктор Эрикссон помог тебе. Это были всего лишь кошмары, видения… Никакого черного колдуна не существует, дорогая.
— А перья? А тряпки? А иголки? — она всхлипнула тяжело и долго. — Я видела его в саду, Стефан, я клянусь тебе всем, что мне дорого, он был там!
— Нам нужно снова поговорить с доктором, Лейли, — он неловко пожал плечами. — Эти навязчивые галлюцинации…
— Это не галлюцинации, — вдруг очень спокойно и ровно проговорила мать. — Он обещал мне, что наш сын не доживет до совершеннолетия. Так и будет. На тринадцатой могиле уже вырос черный терновник. Можешь отправлять меня к доктору, в сумасшедший дом, куда угодно. Но я постараюсь успеть. Я все сделаю, чтобы успеть.
Она откинулась в кресле и закрыла глаза.
Артур на цыпочках отошел от двери, не понимая, как быть. Безымянный никогда не причинял ему вреда, он был ему ближе матери и отца — и если бы он хотел убить, разве уже не убил бы?
Он выбрел в сад, посмотрел, как феи кружатся над прудом, охотясь на мошкару, и ушел обратно в дом. До самой ночи он просидел в своей комнате, глядя, как за окном медленно заканчивается день и как на небо выплывает белая луна, похожая на серебряную монету. Тощая тварь заглянула к нему, оскалила пасть, полную мелких острых зубов, поманила костлявой рукой. Артур отмахнулся от нее, как от надоедливой мухи. Тварь закрыла рот, но продолжала пялиться в окно, поблескивая голодными глазками. Она надеялась, что глупый мальчик придет к ней, и она наконец-то сможет съесть его до самой последней косточки. Тварь сглатывала так, что было слышно даже сквозь стекло, но в эту ночь ей не на что было надеяться.
Когда старые часы в гостиной пробили полночь, Артур вышел из комнаты. Он на ощупь спустился по лестнице, не наткнувшись даже на домашних тварей, и уже там услышал шепоты и шипение, доносящиеся из комнаты матери. Она вернулась, и существа из темноты вернулись вместе с ней.
Артур не стал подслушивать, о чем они говорят. Он решительно толкнул дверь, и она распахнулась, открывая перед ним темноту — и сотни огоньков в ней. Свечи горели, истекая желтым воском, в комнате стоял густой сладкий запах, к которому примешивались нотки того самого, соленого и красного, которым было залито крыльцо в сверкающий зимний день. Мать обернулась к нему — обнаженная, острая, сухая — и расхохоталась, глядя, как он потрясенно отступает назад.
— Не бойся, дитя, — сказала она, улыбаясь черными губами, с которых стекали вязкие капли. — Он явится, и я его убью. Он больше не будет мучить нас, никогда, слышишь? Он придет, придет, никуда не денется…Видишь?
Мать снова рассмеялась, запрокидывая голову, и ткнула пальцем прямо себе под ноги. Артур опустил взгляд и глухо вскрикнул. На полу в черной луже лежал ворон Безымянного, сломанный, исковерканный, с вскрытым животом, из которого выползало что-то скользкое и блестящее. На миг Артуру показалось, что птица открывает клюв в беззвучном крике, и он тоже закричал, закрывая глаза от ужаса.
— Не смей! — взвизгнула мать. — Смотри! Он всегда хотел тебя убить, он приходил, когда мы крестили тебя в старой церкви… Все верят, что она сгорела в большую грозу, но нет! Это был он. Это все был он!
Она смеялась и обмазывала свое костлявое тело кровью — теперь Артур понимал, что это кровь пахнет солью и смертью, она выглядела как чудовище из кошмаров, но он не мог отвести взгляд. Она кружилась, переступая между свечами, будто фея в танце над цветами, она скалила зубы, рисовала кровавые круги вокруг темных сосков, и он не мог отделаться от мысли, что сейчас она схватит его, как феи хватали бабочек, и…
Артур сделал шаг назад. И еще. И еще один.
А потом споткнулся и уронил одну из свечей.
Ему показалось, что пламя взметнулось тут же, и встало стеной, и в его гудении потонул далекий крик.
***
— Тебя скоро выпишут, Артур, — отец неловко улыбается. — Доктор говорит, что прогноз хороший. Все будет в порядке.
Он кивает старому усталому человеку, которого не очень хорошо помнит, и смотрит в угол палаты, а потом прикрывает глаза, будто бы ему надо еще отдохнуть.
Если отец догадается, то все пропало.
А Безымянный улыбается ему и держит на руке черного ворона. Терновник с тринадцатой могилы оплетает их обоих, впивается колючками в тела, сдавливает шеи и человеку, и птице, но это уже не имеет никакого значения.
Артур засыпает и усмехается во сне. URL записи
-
-
24.03.2016 в 10:25